 |
· Вернуться
Когда говорят о психосоматике, то обычно имеют в виду некую особенную область
медицины, что указывает на непонимание природы функционирования человеческого организма. Психосоматика, как
клиническое понятие, sui generis предполагает, что существуют психические и соматические функции, которые
разделены между собой, т.е. не включают друг друга, и являются проявлениями соответственно невоплощенной души и
бездушного тела. Именно по этой причине психологи, равно как и доктора медицины, в своей работе имеют дело с
умственными абстракциями, а не реальными людьми.
Несмотря на то, что народная мудрость и молва до сих пор знает "разбитые сердца,"
"ноющие боли," "желчность" и прочее, пост-картезианское просвещение видит тотальное разделение между сознанием и
материей и их полнейшую несовместимость. Со временем позитивизм, целлюлярная патология и бихевиоризм пришли к
точке зрения на человеческий организм, как на электрохимическую машину, которая "производит" сознание тем же
манером, что печень производит желчь. Подобные воззрения в свою очередь ставят перед нами новые вопросы: как нам
вновь соединить то, что никогда и никоим образом в действительности не было разъединено, и чему - сознанию или материи
- отдать первенство.
"Современная" механистическая концепция машины видит в болезни нарушение
функционирования или несоответствие друг другу отдельных ее частей. Лечение, согласно такому взгляду, должно состоять
в удалении, исправлении или замещении неисправных частей. Такой узкий и частный - партикуляристический - подход лежит
в основе биологии и медицины, несмотря на "холистические" доводы против. Гомеопатия, будучи рассмотрена под этим
углом зрения, с неизбежностью будет выглядеть, как нечто бессмысленное, абсурдное и, более того, заведомо ведущее к
обману. Ибо как может что-то, чего "на деле не существует" - поскольку оно утратило свою материальность, как это имеет
место в случае разведений более 30x, - иметь воздействие на материальные процессы? А менее высокие разведения -
способны ли они вызывать химический эффект? И вообще, как может нечто, способное вызывать расстройство здоровья,
подобное тому, что мы наблюдаем у данного больного, способствовать его выздоровлению, а не наоборот, ухудшению
состояния? Если уж ваша машина повреждена, то можно ли ее исправить, воздействуя на нее тем, что ее повредило.
Однако же, если терапия, основанная на законе подобия, и ультрамолекулярные дозы
действенны, с очевидностью следует признать, что механистические воззрения либо неполны, либо неверны вовсе. Но
отказываться следовать устоявшимся точкам зрения дело нелегкое. Если определенные факты не согласуются с некоторым
воззрением или же выводы, следующие из них кому-то просто не нравятся, то можно просто отказаться
принимать эти факты во внимание. Поэтому нельзя не заключить, что мы не так уж далеко продвинулись в этом отношении
со времен Средневековья, когда противники Галилея просто отказывались смотреть в телескоп на спутники Юпитера,
поскольку существование таких спутников ими, противниками, не допускалось.
Вместо общепринятой механистической модели я намерен предложить иную,
основанную на таком видении явлений жизни, которое предполагает их многозначность в творческой и драматической
космической игре. В ней все мы являемся частными и частичными манифестациями, сравнимыми с клетками
сверхупорядоченного организма. Целостное функционирование этого организма, смысл и цели его существования мы
можем постичь не в большей степени, чем какая-нибудь эпителиальная клетка нашего организма может, например, понять
наше желание пойти в театр.
Мне кажется, что такая табочая гипотеза может быть выдвинута, и выдвижение это
поистине необходимо провести, исходя из двух наиболее "скандальных нелепостей" гомеопатии, а именно нематериальных
доз и закона подобия. И, наоборот, такая рабочая гипотеза поможет нам понять, почему гомеопатия работает и работает
именно таким, ей свойственным путем.
Нематериальные дозы
Нам следует остановиться на минуту и подумать о том, что мы делаем, когда назначаем
десяти- или стотысячные разведения. На деле мы даем пациенту несколько гранул сахара или капель спирта, которые
несут… А что в самом деле они несут? С точки зрения вещества - абсолютно ничего! Выше 23-го десятичного разведения
присутствие молекул исходной субстанции маловероятно. Но как бы то ни было эффект от этого "ничего" является
специфичным для данной субстанции и его терапевтический потенциал может быть передан посредством дольнейшего
растворения и даже стенкам сосуда. Более того, этими растворами в эксперименте можно вызвать определенные
вегетативные и двигательные рефлекторные реакции.
Ясно, что здесь имеет место передача определенного рода информации, которая
как бы "впечатывается" в растворитель, удерживается наподобие памяти и передается организму пациента. Вспомним
впечатывание - "imprinting" - форм мысли в протеиновые молекулы мозга, физическую основу памяти и следствие ее
процессов. Однако же нам говорят, что способностью памяти наделен только живой мозг, и, когда в относительно недавнее
время биолог Руперт Шелдрейк постулировал, что память является универсальным аспектом морфогенеза и свойственна
всем формо-образам проявления субстанции на всех уровнях ее организации [1], его книга была объявлена "заслуживающей
сожжения." Причем с таким заявлением выступил тот самый издатель журнала Nature, который однажды призвал на
помощь некоего "мага" с тем, чтобы тот "опроверг" экспериментальные данные по гомеопатическому использованию
микродоз.
По всей вероятности, с точки зрения морфогенеза между живой и неживой
субстанциями нет определенной разницы. С тем, чтобы уразуметь и преодолеть этот кажущийся парадокс мы должны
пересмотреть наши устаревшие представления о материальной субстанции и ее "отделенности" от сознания. Мы должны
избавиться от крайне устаревшего представления о материи, на понимание которой мы претендуем и в реальности которой
мы так убеждены, заключающегося в том, что в смысле способности к памяти существует фундаментальная разница между
живой и "мертвой" ее разновидностями. Вероятнее всего, память - это универсальное свойство бытия. И следует сказать со
всей определенностью, что соблюдая верность идеям XIX века, сообразно которым материя понималась как некоторая
твердая и отдельная от разума "вещь," медицина продолжает основываться на физике, которой более не сушествует.
Эрвин Шрёдингер утверждает, что идея об индивидуальном характере элементарных
частиц как проявлении своеобразия материальных объектов "оказывается безосновательной и даже "мистической" (sic),
находясь в сильном противоречии с тем, что мы открыли. ... Согласно новой идее, все, что есть в этих элементарных частицах
постоянного ... это их форма и организация. Сами по себе они представляют собой чистую форму, ничего, кроме формы, в
которой нет никакой крупинки материала" [2]. Эйнштейн трактовал материю и поле как способные к взаимным
превращениям. Согласно его определению, материя "конституируется областями пространства, где поле обладает
исключительной интенсивностью... В этой новой физике нет места и материи, и полю, поскольку поле является единственной
реальностью" [3]. И Дэвид Бом словно бы добавляет к этому следующее: "... всякая относительно автономная и стабильная
структура, вроде элементарной частицы, должна пониматься не как нечто независимое и постоянно существующее, но как
результат, сформированный всем текущим движением и который в конечном итоге обратно растворится в этом движении.
Как она формирует себя и поддерживает свое существование, таким образом, зависит от ее места и функции в рамках
целого" [4]. Она является ничем более, как "состоянием информации" [5], которая "... создана ни чем иным, как нашей
физической операцией, способной ... выявить, обнаружить... но не локализовать; она фактически совсем не будет иметь
никаких свойств, кроме тех, которые мы для нее создадим" [6].
Но возникает вопрос, что такое информация? Не говорим ли мы уже о чем-то,
родственном сознанию? Будучи подобна форме, информация (а именно то, что находится в формах - "in-forms")
стремится к форме, но не является чем-то, что имеет форму. Информация это "некоторая вещь ..., не являющаяся ни
знанием, ни смыслом. Ее фундаментальные компоненты [представляют собой] не идеи или концепты или даже неизбежные
слова и числа[7], не являются они, надо добавить, также и молекулами или вообще веществом. Подобно форме, информация
представляет собой нечто данное a priori; имея нематериальную природу, она может использовать материю и иметь
материальные эффекты. Информация или формальные смыслы следует понимать как почти трансцендентные принципы или
"поля."
С другой же стороны, информация с необходимостью должна быть функцией некоторого
"знания," которое следовательно в чем-то и относительно чего-то "информировано" и может поделиться, передать свое
"содержание" каким-нибудь другим знаниям. Оно не есть само по себе "сознание," но по мемьшей мере является тем
субстратом, из которого происходит сознание, память и самая возможность происхождения и развития смысла равно как и
того, что мы называем материей. Таким образом, получается так, что дихотомия "материя-сознание" есть иллюзорное
суждение о разделении того, что на самом деле никак не разделено, основанное только и исключительно на особенностях
нашего научного восприятия и подхода.
&nbs
p; Поле, порядок, форма, паттерн и даже такие явления, как системы в настоящее время
понимаются как исходные и элементарные единицы бытия. Даже концепция энергии более не является первичной,
поскольку поле стало пониматься как формирующий гештальт (formative Gestalt) или чистая информация. Поле, порядок или
формообразы, которые мы можем воспринимать при помощи наших органов чувств непосредственно или при помощи тех
или иных приборов и инструментов являют собой выражения непредставимой организующей сущности (unrepresentable
organizing essence) как таковой - того, что Юнг назвал "архетип как таковой…, который трансцендентен..., но способен
производить эффекты, делающую возможным его визуализацию" [8]. Материя, таким образом, является определенным
образом кодированной информацией, некоторым вектором, направленным в сторону формы или паттерна. Дэвид Бом
называет это "эксплицитным" выражением невидимого и непредставимого "имплицитного порядка" [9].
Руперт Шелдрейк приложил эти воззрения к биологии и назвал эту имплицитную
информацию морфическими полями:
"Природа вещей зависит от полей, называемых морфическими полями. Всякая
природная система имеет свое собственное особенное поле: есть поле инсулина, поле берега, береговой ласточки и т.д.
Такие поля создают все известные виды атомов, молекул, кристаллов, живых организмов, общественных установлений и
складов ума.
Морфические поля, как и все другие, известные физике, представляют собой
нематериалные области воздействия, протяженных во времени и пространстве. Локализуются они внутри и вокруг
организуемых ими систем. Когда какая-либо частная система прекращает свое существование, например, при делении
атома, таянии снежинки, смерти живого существа, организующее его поле в том месте исчезает. Но с другой точки зрения,
морфические поля никогда не исчезают, поскольку они являются потенциальными организующими паттернами действия.
Физически они могут проявить себя в иные времена и в иных местах, кде угодно и когда угодно при необходимых
соответствующих им условиях. Кроме того, при всяком таком повторном проявлении они обнаруживают, что несут в себе
память о своем прежнем физическом сужествовании.
Процесс, посредством которого прошлое в морфическом поле становится настоящим,
носит название морфического резонанса. Морфический резонанс определяет передачу причинного формообразующего
воздействия через пространство и время. Морфическое поле содержит в себе суммарную, интегрированную память, что
лежит в основе того, что все вещи и явления становятся привычными при своем многократном повторении. И когда такое
повторение становится многократным в астрономическом числе повторений в течение миллиардов лет, как это имеет место
в случае атомов , молекул и кристаллов, природа этих вещей становится столь глубоко привычной и определенной, что
делается практически неизменной или вечной" [10].
Морфический резонанс объясняет и тот феномен, что, когда некоторое новое вещество
бывает синтезировано и выделено в одной лаборатории, то с каждым повторением сделать это становится все легче и легче,
даже в других, сколь угодно удаленных от первой, лабораториях и предприятиях. Это выглядит так, как будто сам по себе
рабочий навык установливается на некоем невидимом уровне. Если действительно морфический резонанс существует, то
живой и актуально находяшийся в употреблении язык должен быть более легким в изучении, чем, например, язык
искусственный и вследствие этого неупотребляемый. В одном таком эксперименте люди, не знавшие японского языка,
получили задание запомнить два текста, один на истинном японском, другой - на искусственном псевдояпонском. Этот
эксперимент показал, что текст на истинном языке запоминается несравненно легче.
Морфический резонанс передает информацию на уровне поля. Изначальные элементы
бытия, таким образом, представляют собой не неизменные частицы материи, но информацию, поле, образ, паттерн, за
пределами которого протекает то, что наш чувственный опыт определяет как "реальное" вещество и что считается самой
основой реальности, а также психика (mind), сама "реальность" которой до сих пор остается предметом сомнений.
Наиболее ясная и внятная, а на деле самая достоверная, феноменология, указывающая
на действительную "реальность" психики, равно как и на единство психики, памяти, знания и материи предложена в книге
И Цзин. Книге И Цзин насчитывает примерно 4000-летнюю историю и содержит ситуационные образы (situational
images) и их решения, касающиеся разнообразия человеческих состояний и их связей с человеком и космосом. Книга может
быть использована в качестве оракула, которому задают вопросы посредством бросания монет или счета стеблей,
раскладываемых в случайном порядке. Получаемые таким образом числовые паттерны соотносят с образами и их
толкованиями в книге, которые могут быть ответами на заданные вопросы.
В течение последних пятидесяти лет я использовал И Цзин великое множество
раз и извлекал из нее информацию и прозрения относительно вероятного развития будущих событий и риска в положениях,
суть которых не представляла возможности их рационального понимания. Я испрашивал у нее совета относительно своих
пациентов, случаи которых мне представлялись клинически неопределенными или трудными для решения. И как это не
может не показаться удивительным, при всех обстоятельствах, когда была возможность удостовериться в справедливости
ее вердикта, И Цзин подтверждала себя со сверхъестественной точностью и аккуратностью как в случаях со мной, так
и со многими моими коллегами и друзьями, которые поделились со мною своим опытом.
Один из них, университетский профессор, который в частности проявлял интерес к
проблеме статистической достоверности, рассказал мне презанятную историю. Он хотел проверить И Цзин, задавая
оракулу один и тот же вопрос каждый месяц и сопоставляя ответы с целью выявления возможных противоречий и
непоследовательности. "И знаете ли вы, что произошло?" - сказал он мне некоторое время спустя, - "Вы не поверите мне, но
я получал в точности один и тот же ответ всякий раз, когда я испытывал оракул!"
Стоит здесь привести еще один примечательный эпизод с одним моим весьма
скептическим знакомым, который также вознамерился проверить И Цзин на деле. Однажды мы находились в летнем
доме, стоявшем на вершине холма, подъем по которому был довольно длинен и крут. Этот знакомый приехал к нам нас
навестить и, собираясь отправиться назад в скором времени, оставил свою машину у подножия нашего холма. Однако же
его пребывание у нас затянулось в связи с разыгравшейся в тот день нешуточной бурей. В полночь, когда ливень еще вовсю
продолжался, он решился заночевать и был в нерешительности относительно того, пригнать ли машину наверх или оставить
ее там, где она была. Тогда один из нас предложил ему: "Почему бы вам не спросить совета у И Цзин?" Это был в
самом деле подходящий случай для проверки. Ответом была 26-ая гексаграмма, текст которой гласил: "Большой человек
укрощен, ему следует стоять, как он есть." И вторая строка: "Повозка и ось разъединились" [11]. Как и следовало ожидать,
здравым решением было ничего не предпринимать по части передвижения в дождь и по темноте. Но самое удивительное для
нас было в том, что подтвердило в действительности этот столь грозный вердикт: наутро, когда мы спустились вниз
поглядеть, что с машиной, то увидели, что два - именно два, а не одно - колеса спущены... И вот вопрос, как могла И
Цзин или, если быть точными, бросаемые в случайном порядке монеты "знать" об этом?
Этот феномен говорит об осмысленном поведении неорганической субстанции,
полагаемой вполне "безжизненной." Монеты брошены и выпали в "случайном" порядке, однако, тем не менее, дело обстоит
так, как будто бы они знают не только суть заданного вопроса, но и то, что неведомо самому спрашивающему - возможности
и варианты исхода ситуации в соответствии с психологическими тенденциями спрашивающего и возможными подходами к
разрешению проблемы. Более того, их "случайное" выпадение происходит так, как будто они знают или помнят то, что было
написано в древней книге около четырех тысячелетий назад.
Это "поведение" бросаемых монет в их "действии," сообразном бессознательной
динамике определенной и конкретной драматической ситуации, к которой взывает сознание спрашивающего, принуждают
нас отказаться от идеи случая и самой "случайности." Что именно во всех практических смыслах определяет чисто
случайное выпадение, происходящее от столь же случайного бросания и непредсказуемого движения воздуха, влияющего на
процесс падения, имеющего также результатом определенную конфигурацию, которая соответствует психическому импульсу
- задаваемому вопросу - и экзистенциальной ситуации, неведомой самому спрашивающему, но точно известной некоему
"полю," чем бы оно ни было. Конфигурация объектов внешнего мира выражает динамику формы, которая представляет
психологический (задаваемый вопрос, умственное и эмоциональное состояние спрашивающего), а также неизвестный
событийный порядок, осуществляемый посредством транспсихологического информационного содержания, которое
находится как будто где-то "вне," в непространственном поле.
Осмысление подобных вещей еще не нашло себя в биологии, медицине и повседневной
жизни, и, надо сказать, к существенному ущербу для понимания нашего положения на земле и в космосе, а также к
неменьшему ущербу для реше
ния вопросов лечения и экологических проблем.
Что имеет клиническое значение?
Мне вспоминается случай одного коллеги, который принял одну дозу Calcarea
carbonica 10M по поводу выраженных лицевых acne - угревой сыпи. Первое, что он ощутил после приема лекарства, это
были судорожные спазмы в пальцах рук. Эти спазмы имели место в течение нескольких дней и вызвали воспоминания из
раннего детства: его мать сжимала ему пальцы точно таким же образом, желая отучить его от мастурбации. Эти
воспоминания сопровождались пронзительным чувством стыда и вины по поводу своих неправильных и плохих действий. В
данном случае некий полевой процесс был активирован лекарством, содержащим кальций, которое включает в себя
кальциевый метаболизм, функции паращитовидных желез, с их функциональным выражением в тетанических спазмах. Это
лекарство активировало также чувство стыда и его выражение в виде "потери лица" в форме лицевых acne. Все
перечисленное выше оказалось включенным в поле Calcarea и было выявлено им, в соответствии с принципом
временной регрессии закона Геринга. Это убедительно показывает, что память есть в мышцах, памятью обладает
метаболизм кальция, паращитовидные железы и кожа. Но до приема лекарства эта память не была манифестирована в
головном мозге: события были позабыты и их последствия оставались неосознанными. Потребовалась память "мертвого
вещества" и ее активация в головном мозге.
Можем ли мы таким образом заключить, что и болезнь и лечение основываются на
динамике поля?
Похоже на то, что правильностть этого умозаключения подтверждается изрядно
позабытыми экспериментами В.Э. Бойда [12]. В этих экспериментах пробы крови или слюны больного приводились ко
взаимодействию с испытуемым здоровым человеком сообразно схеме определенного прибора - эманометра. Взятые в
эксперимент патологические образцы биологических жидкостей всегда и с определенностью вызывали изменения звука
абдоминальной перкуссии у испытуемого, что очевидно вызывалось изменениями автономной иннервации органов брюшной
полости, обусловленной воздействиями поля больного, эманирующего от взятых в исследование образцов. Когда же в
контур прибора вводился simillimum, описанные изменения прекращались и картина возвращалась к норме. Как можно
видеть из этих экспериментов, болезнь, также как и эффект лекарства, оказываются связанными с индуктивным эффектом
поля.
В психотерапевтической практике не только хорошо известен на деле, но и подробно и
всесторонне описан феномен, исключительно аналогичный указанному выше. Имеется в виду то, что мы называем
"психическая индукция" или "проективная идентификация." В действительности этот феномен, называемый нами
"внушаемостью," возникает с регулярностью во всяких межличностных отношениях и в частности в массовой психологии.
К.Г. Юнг говорил в этой связи о "психической инфекции." Мы бываем подвержены сильному воздействию со стороны другой
личности или личностей и стремимся к тому, чтобы испытывать их эмоции как свои собственные. И в самом деле, если мы
не защищены от таких воздействий сознательно, то эти чужие аффекты становятся нашими и могут привести к
непредсказуемым действиям. Разозленный человек одним своим присутствием делает и нас разозленными, рядом с
подавленным и депрессивным мрачнеет и наше настроение. Чье-либо более сильное личное поле действует на более слабое
так, что последнее становится измененным или даже дезорганизованным. Этот феномен возникает с такой регулярностью,
что при сознательном его использовании он может служить весьма полезным подспорьем в работе опытного
психотерапевта. При обнаружении у себя какой-либо непривычной эмоции или помышления терапевт может предположить,
что переняты им от сидящего vis a vis пациента и могут информировать его о неизвестном для них обоих -
происходящем в бессознательном пациента в данный момент времени. С другой стороны, если не обращать на такие
явления сознательного внимания, то такая динамика может принять вид психической инфекции и разрушить межличностные
отношения, а также при определенных условиях стать причиной массовой психической "эпидемии."
При взаимодействии двух или более полей области их резонанса или подобия влияют
друг на друга так, что более слабое поле подавляется и начинает стремиться принять образ поля более сильного.
В экспериментах Бойда "дезорганизующий индуцирующий эффект" исходил извне, и
такая форма воздействия напоминает то, что мы привыкли называть инфекцией. Мы таким образом можем предположить,
что микроорганизмы являются не более, чем структурной видимостью, подобно "узловым точкам волн," о которых говорят
физики, описывая проникающее поле - этот "гений" всякого заболевания. Этим можно объяснить феномен "эпидемических
лекарств," которые выражают главным образом "личность" или "гений" распространяющейся болезни, а не конституцию
того или иного больного. От подобной "инвазии" вполне возможно защититься посредством соответствующих
эмоциональных, умственных и биологических установок. Здесь стоит вспомнить широко известный эксперимент
Петтенкофера, немецкого ученого, который вознамерился опровергнуть утверждение Роберта Коха о том, что бактерии
служат причиной болезни: нейтрализовав щелочами свой желудочный сок, Петтенкофер выпил живую культуру возбудителей
холеры и остался при этом совершенно здоров. Конечно же этот эксперимент не перечеркивает вовсе значение возбудителя
инфекции, в данном случае холерной бациллы, но он показывает, что поле болезни, материальным выражением которого
служит патогенный микроорганизм, может быть нейтрализовано средствами эмоциональной и психологической
модификации биологического поля. Бойд достиг подобного же эффекта в своих экспериментах с эманометром, защищая
испытуемого от болезненного воздействия посредством "клетки Фарадея."
Восприимчивость к болезни определяется тем, как эмоции, мысли и возрастные
кризисы воздействуют на наше биологическое поле. Мы не можем в течение всей нашей жизни оставаться теми же самыми -
также и наши физические субстанции, атомы и молекулы, находятся в постоянном процессе изменения, как наши
эмоциональные, умственные и витальные "субстанции" постоянно формируются во что-то новое. Новые импульсы,
отношения и перспективы желают быть "рожденными" и интегрированыыми, а старый "материал" должен быть отброшен в
процессе роста и индивидуации. Течение нашей жизни подвергает нас все более новым и новым конфликтам, и выходит так,
что нашему status quo угрожают не только внешние события, но и наши внутренние обстоятельства, нисколько не желающие и
подчас самым решительным образом сопротивляющиеся всякому изменению и обновлению. Существующие полевые
паттерны разрушаются под воздействием индуктивных эффектов новых потребностей роста, точно так же как и нашими
гневом, унынием, амбициями и т.д., а также реакциями на внешние и разного рода межличностные ситуации. Болезнь
развивается тогда, когда наши возможности противостоять ей или интегрировать ее неадекватны данной ситуации.
Мы можем сказать, следовательно, что поле обладает свойством инвазивности, когда
его резонансные эффекты приходят в конфликт или превосходят способности другого поля к сопротивлению этим
резонансным эффектам или усвоению их. Последнее же ведет к угрозе целостности и самого существования
наличествующих формо-образов (the existing form-patterns). Когда инвазивный агент превосходит по силе и разрушает
биологическое поле результатом бывает болезнь или смерть. В тех же случаях, когда воздействию новых элементов
ставится преграда, как это было в экспериментах Петтенкофера и Бойда, мы можем говорить об иммунитете в
органическом смысле, а в смысле психологическом речь должна идти о "твердости ego", т.е. инфекционное заболевание не
развивается, яд не проявляет своей убийственной силы, а разрушительные энергии негативных мыслей и эмоций
преодолеваются защитными барьерами. При оптимальных условиях всякое новое поле оказывается интегрированным и
ассимилированным в уже существующий образ (pattern).
Если нарушение поля имеет внутреннюю, в нем самом коренящуюся причину,
разрешение этого нарушения возможно только путем интеграции, а постоянное сопротивление в таких случаях, как правило,
приводит только к саморазрушительным последствиям. Эволюция процесса изменения не может в течение долгого времени
иметь препятствия на своем пути. Цена, которую мы платим за сопротивление изменениям выступает в форме
экзистенциального тупика, прекращения развития, невроза и, довольно часто, соматизации в форме болезни или
несчастного случая. Мы сталкиваемся с проблемами и трудностями в жизни не только по причине ощибок, совершенных
нами в прошлом, но и за тем, чтобы быть подвигнуты на движение вперед. Таким образом, постоянное возникновение новых
полевых образов (field-patterns) с их потенциалом конфликта и возможного заболевания является сущностным элементом
человеческого бытия, условием для всякого вообще созревания и роста. В этом смысле жизнь не является только лишь
борьбой за выживание, как это видел Дарвин, но представляет собой то, что мы можем назвать драматическим творением,
стремлением воплотить и выразить вечно новые формы игры ради самой этой игры и только ради нее.
Этот факт постепенно начинает осознаваться биологической наукой. Исследователи
стремятся отметить не только насквозь утилитарную адаптацию к к условиям среды, но присутствующую во всех
естественных процессах тенденцию к творческой драматизации (creative dramatization) при создании большинства известных
нам форм и структ
ур.
Впечатляющим примером тому может служить биологический факт опущения тестикул.
По мере увеличения их значения в процессе восходящей эволюции от рыб к млекопитающим тестикулы филогенетически
опускаются сверху в полость таза и, наконец, туда, что известный биолог Портманн назвал "прямо парадоксальной
ситуацией" [13]. Они выходят из брюшной полости и образуют scrotum. Портман настаивает на том, что нет никакой
возможности объяснить этот факт соображениями естественного отбора. Этот процесс помещает органы, имеющие столь
большое видосохраняющее значение, в положение весьма и весьма уязвимое для всякой опасности. Более того, ради этого
"бесполезного" процесса тестикулам пришлось реадаптироваться к температурам, значительно более низким, чем в
брюшной полости.
Так зачем же тогда имел место этот процесс?
Ответ может быть только один: исключительно для "артистического" драматического
представления - а именно, декоративной демонстрации генитального пола - данный феномен представляется имеющим
какой-то смысл. Для более убедительного подтверждения этого положения Портман указывает на феномен яркой цветной
раскраски самцов, а также впечатляющее образование рогов, длинной шерсти в виде грив, великолепных, однако
бесполезных и даже мешающих в борьбе, но довольно декоративных и выразительных в плане агрессивной маскулинности.
Портман обращает также внимание на подобные "репрезентации" в искусстве XVI - XVII веков, где с такими подробностями
живописали военных-наемников, а также некоторых животных, барана, леопарда или льва, в геральдических изображениях.
Такое же значение имеют и те приспособления для пениса, которые являются деталями одежды у жителей Новой Гвинеи.
Если бы некоторые из этих декоративных особенностей в самом деле имели бы какую-нибудь определенную
видосохраняющую функцию, для этих живых существ, то эти фукции реализовались бы какими-либо относительно простыми
способами и не требовали бы такого грандиозного и живописного оформления, как изгибы рогов антилопы, бороды дикого
козла, загривка на шее у быка, полосатой окраски зебры, а также драматических ритуальных представлений, свойственных
разнообразным животным - состязаний и турниров, рева оленей-самцов и т. д. Исходя из чисто практических соображений,
нельзя не признать, что все эти формы и функции поистине "бесполезны," но подобно агрессивной демонстрации
эрегированного фаллоса у некоторых видов обезьян, они "предназначены" именно для "демонстрации," впечатляющего
представления. И драматический смысл такого "представления" выражается в психологических эффектах, а также в
определенных реакциях эндокринной и центральной нервной системы у участников и зрителей [14].
В практике психотерапии драматически акты также имеют очень большое значение.
Терапевтический процесс начинается собственно тогда, когда события индивидуальной жизни и ее болезненные трудности
приобретают смысл при их структурировании и упорядочении по законам истории или драмы. Осознание того факта, что
пальцы зажаты с тем, чтобы пресечь мастурбацию, и открытие того, что чувство стыда является следствием этого и оно
совершенно новым способом связывает между собой явления и воспоминания, дотоле казавшиеся бессвязными и
бессмысленными, в логически последовательную и обладающую смыслом форму, которую можно понять и усвоить.
Подобным этому образом наши лекарства воспринимаются как "картины," то есть
опять же как драматические системы, которые могут быть стравниваемы на предмет соответствия с
симптоматологическими и личностными картинами пациентов.
Но если вообще вся динамика жизни есть драматическое творчество, то это вновь
приводит нас к неизбежности конфликта, а поэтому также и к болезни. Драма не только включает в себя, но также и
предполагает или даже нуждается в конфликте. Без конфликта и неопределенности исхода нет напряжения, нет драмы,
следовательно, нет и жизненного стимула. Поэтому Герберт Фриче так емко и лаконично сказал:
"На всем своем протяжении жизнь, полнота которой конституирует целостное
человеческое Я, должна быть снова и снова ограничиваема, сдерживаема, и организуема заново. Энергетические
потенции этой целостности постоянно вырываются из под деспотической власти <общего порядка вещей> в качестве
самоутверждающейся отдельной и самодовлеющей силы. Cамоутверждение требует индивидуальных и обособленных путей
реализации себя вместо того, чтобы оставаться элементом общей духовно-организуемой динамической реальности.
Однако же, данные побуждения к отдельности и самодостаточности существования -
необходимы. Необходимы, ибо в обратном случае человек-микрокосм станет инертен и не сможет выучиться преодолевать
анархические побуждения формирующих его сил и защищаться от них. Но именно они, эти силы, делают его больным.
Болезнь, таким образом, необходима и она фундаментальным образом является morbus sacer - священная болезнь."
[15].
В равной мере как чрезмерное сдерживание сепаратизма этих патте рнов,
вторгающихся и нарушающих наше равновесие, так и потворствование им может привести нас к болезни. Болезнь здесь
является высшей точкой, некоторой критической фазой драматического конфликта между предустановленным порядком
вещей и требованиями новых импульсов. Таким образом, болезнь является потенциальной фазой роста, и это также верно
относительно тела, как и для души (psyche) и ума. Происходит, похоже, так, если что-то, что не может быть осознано и с
готовностью ассимилировано психологическим ростом, то оно стремится достигнуть нашего понимания через вещественный
уровень, в форме соматического органического заболевания или какого-либо внешнего события, которое находится вне
сферы нашего влияния. Ибо, как показывает И Цзин, наше истинное большое и всеобъемлющее Я способно
контролировать и организовывать то, что мы привыкли называть внешними вещами и событиями. В самом деле, если оно
способно управлять падением монет, то может и влиять на вещи, возникающие на нашем пути, даже на автомобиль, который
может нас сбить.
Однако данное суждение крайне легко неправильно понять. Может возникнуть мысль,
что все болезни и несчастные случаи с необходимостью представляют собой следствия наших "проступков" и являются "
наказанием" за "неправильные" способы существования. Действительно, в некоторых случаях имеют место неоспоримые
свидетельства прямой такой причинно-следственной связи у болезней и пагубных привычек, но чрезмерные обобщения
относительно этого факта чреваты сильным упрощением истинной картины явлений. Болезни не является исключительно
предметом и следствием какого-либо "проступка," а может быть выражением новой жизненной динамики, для уяснения
которой наше сознание еще не достаточно готово. Всякий человек имеет пределы своим сознавательным и интегративным
возможностям, своим знаниям и проницательности в определенное время и на определенной стадии развития. Очевидно,
поэтому никто в полной мере не может избежать опыта органического заболевания как пути расширения понимания и
осведомленности относительно себя и мира. Мы не являемся бесплотными существами. Наши чувства и эмоции глубоко
вовлечены в нашу нейровегетативную сферу, впроть до тонуса мускулатуры, и запечатлены в ней. На этом факте
основывается вся система биоэнергетики. Мы познаем реальность и адаптируемся к ней также и через внутрителесный
дискомфорт, а тогда, когда достигается окончательный адаптационный предел - что рано или поздно происходит со всяким
человеком - в качестве последнего из врачей приходит смерть. Мы это знаем по опыту психологической работы и по опыту
назначения гомеопатических лекарств больным в инкурабельных состояниях. Лекарство в таком случае будел "лечить,"
облегчая наступление смерти. По всей вероятности для того, чтобы проблема была поднята "снова и еще раз," как это,
похоже, следует из некоторых вновидений.
Что с чем должно совпадать согласно закону подобия?
Перво-наперво мы должны понять, чем конституируется собственно подобие. Подобие
основывается на тождестве фундаментального или сущностного паттерна при всей разнице в деталях на уровне предметной
манифестации. Когда мы заключаем, что эти два треугольника подобны, мы подразумеваем, что они имеют один и тот же -
тождественный - треугольный паттерн конфигурации и одни и те же угловые пропорции. Но, несмотря на то, что эти основные
особенности формы здесь идентичны, размеры оказываются разными. Подобие, следовательно, должно пониматься как
идентичность имплицитного, т.е. внутренне присущего, порядка при имеющихся различиях эксплицитной, т.е. внешней,
манифестации.
Почему это совпадение дает терапевтический эффект?
Мы можем добиться более глубокого понимания этого кажущегося парадокса, если
если взглянем на него в том свете, который аккумулирован практикой психотерапии. Ветераны вьетнамской войны весьма
многому здесь нас научили. Представим себе неврозы военного времени, боевой психологический шок или самодовлеющий
ужас кровавого побоища. Эти страдания не могут быть излечены простым забвением фактов, их вызвавших. По сути дела,
большинство ветеранов как раз чаще всего и заболевают от того, что они стремятся и им кажущимся образом удается
забыть эти обстоятельства, т.е., выражаясь точнее, удалить из содержания сознания некоторое содержание их жизненного
опыта. Но однако же на "забытом" бессознательном уровне память продолжает свое существование в форме
психо
соматической патологии. И как раз напротив, как это ни может показаться парадоксальным, необходимо для этих
ветеранов сделать так, чтобы они все вспомнили и даже более, чем просто вспомнили - самым интенсивным образом
оживили в себе эмоционально, визупально и кинестетически весь объем своего травматического опыта.
Но для того, чтобы вызвать это оживление памяти, нет никакой необходимости опять
помещать человека на поле боя или вновь наносить ему раны и травмы. Содержание оживает в памяти, фантазии,
направляемом воображении или под воздействием гипноза, иначе говоря, процесс происходит в
"десубстанционализированной," символической или подобной форме, а не идентично исходной ситуации. Пациенты
подвергаются воздействию "потенцированного" simillimum, имплицитно, архетипически или сущностно подобного истинным
патогенетическим факторам.
Несколько более сложным, но по существу тем же самым образом, аналогичный
процесс лежит в самой сердцевине всей глубинной аналитической психотерапии. Взять к примеру травматический опыт,
"неврозы военного времени" нашего детства - их признаки с неизбежностью присутствуют у всякого человека этого
поколения, поскольку, если они не были получены прямо и непосредственно, развились под влиянием случившегося с
близкими, родителями, братьями и сестрами, учителями и друзьями. Многие такие больные были излечены посредством
повторного переживания травматических обстоятельств, в памяти ли или в фантазии, или посредством так называемого
феномена переноса, а именно, особой связи с личностью терапевта, который воспринимался так, как если бы он был отцом,
матерью, сестрой или братом. Несмотря на то, что терапевт не является никем из этих людей, но если подобие драмы
детства убедительно повторно разыгрывается - терапевт становится подобием кого-то из них. То есть, терапевт "назначает"
пациенту себя в качестве некоего simillimum по отношению к патогенетическим факторам. В силу вызова и активации
травматических элементов, например, если активировать опыт общения с тираническим и эмоционально подавляющим
отцом посредством благоволящего и доброжелательно-поддерживающего отеческого поведения, терапевт может пробудить
отеческую сущность или безусловный архетипический потенциал Отца. И это пробуждение будет способствовать
нормализации внутренних отношений с отцом, а если быть точнее, то способов реагирования пациента на авторитарные
фигуры, а также на его способность действовать в отеческой или иной авторитарной форме.
Терапевтическая эффективность символического опыта, иными словами, воздействия
подобного поля, основывается на факте установления связи с творческой силой имплицитного измерения морфического
информационного поля, в силу чего и достигается многозначный и осмысленный порядок.
Основоположник логотерапии Виктор Франкл привлек наше внимание к тому факту, что
многозначный и осмысленный порядок поддерживает в нас здоровье и саму жизнь. Будучи узником концентрационного
лагеря Франкл убедился в том, что те люди, которым удавалось выжить в тех условиях, совсем не обязательно были из тех,
кто был физически крепче. Гораздо больше значение имела способность к постижению смысла или аспектов высшего
порядка в том, что через что они принуждены были пройти. Связь со смыслом, архетипическим паттерном, с имплицитным
творческим порядком или духовностью открывает информационные каналы, которые поддерживают и восстанавливают
здоровье. Это приобщение к информационным каналам может быть осуществлена психологически или духовно
(символические переживания или вера), или посредством активированного подобного "сущностного" поля определенного
вещества, а также прямой стимуляцией такой области определенного поля, каким является акупунктурный меридиан.
Из всего того, что мы обсуждаем следуют весьма впечатляющие выводы. Стоит только
представить себе тот факт, что для всякого человеческого состояния существует соответствующий зеркальный паттерн во
"внешнем" веществе. Все, что касается болезней и потенциала роста человека, этого микрокосма, может быть найдено в
макрокосмической информации тела нашей матери, Земли. Мы являемся некоторыми аспектами, микрокосмическими
репликациями широчайшего космического процесса создания форм.
Пожалуй, не будет выглядеть натянутым и малоубедительным утверждать, что все наши
пороки и болезни могут быть формами связи с планетой Земля, в частности потому, что мы прибегаем к помощи
воздействия полей внешних по отношению к нам медицинских субстанций. Вполне возможно, что каким-то пока еще для нас
непонятным образом, определенная форма развития сознания имеет значение не только для нас самих, но и для целостного
планетарного процесса. Я оставлю вам размышлять над тем, что бы это могло значить, принимая во внимание то, что наши
химические и фармацевтические в том числе технологии постоянно загрязняют и отравляют и Землю и нас самих вместе с
ней.
В заключение я все же напомню вам о том, что мы вообще подвергаемся несчастью или
болезни не только вследствие, но и для того чтобы. А именно для того, чтобы быть подвигнутым к новым
уровням понимания и развития. Когда нас осаждают трудности или болезни, это может быть подходящая ситуация для того,
чтобы задаться не только вопросом: "Чем, какими своими действиями я навлек на себя все это?" или "В чем здесь моя
вина?", но также и "Чему все это стремится научить меня?" Наша потребность в учении, развитии и росте пока мы живем на
Земле не является предметом вины и осуждения - ее суть лежит в области получения определенного опыта через посредство
нахождения соответствующего simillimum вне нас и смысла внутри нас.
Литература:
1. R. Sheldrake, A New Science of Life, J.P. Tarcher Inc., Los Angeles, 1981.
2. E. SchrOdinger, Science and Humanism, Cambridge Univ. Press, 1951, pp. 20-21.
3. Quoted in M. Capek, The Philosophical Impact of Modern Physics, Princeton, Van
Nostrand, 1969, p. 319.
4. D.Bohm, Wholeness and the Implicate Order, Ark Paperback, Routledge Kegan Paul,
London, 1980, p.l4.
5. R. Oppenheimer, Analogy in Science, The American Psychologist, Vol. 11, No. 3,
March 1956, p. 131.
6. Ibid.,p.l32.
7. J. Gleick, Chaos, Viking, New York, 1987, p. 255. 8. C.G.Jung, Collected Works,
Vol. 8, Princeton University Press, 1960, p. 417.
9. Для иллюстрации Дэвид Бом предлагает сравнение с простым экспериментом:
представим себе два стеклянных цилиндра, меньший из которых помещен в больший, а пространство между ними заполнено
вязким глицерином. В глицерин добавляют каплю фиолетовой краски, которая образует пятно. Когда один из цилиндров
начинают медленно вращать, пятно растягивается в тонкую струю. По мере продолжения вращения она делается все тоньше
и тоньше, пока не станет полностью невидимой. А когда направление вращения меняется на противоположное, то струя, а
затем и пятно, возникают вновь, как сотворенные "ex nihilo" из ничего, или, лучше сказать, из предшествовавшего им
невидимого информационного паттерна.
10. R. Sheldrake, The Presence of the Past, Times Books, New York, 1988, p. xviii-xix.
11. Transl. Greg Whincup, Doubleday, New York, 1986. В хорошо известном переводе
Рихарда Вильхельма эта строка читается так: "Оси вынуты из повозки".
12. Wm. E. Boyd, The Relationship of Certain Electrophysical Phenomena to Homeopathy with
Special Reference to Emanometer Research, London, 1923.
The Boyd Emanometer Research and the Related Physical Phenomena.
Ibid 1925. The Emanometer Research and Homeopathy.
Ibid. 1928. The Emanometer and Disease.
Ibid.1933 The British Homeopathic Journal.
Ibid. London.
13. Alfred Portmann, Biologie und Geist, Rhein Verlag, Zurich, 1956, p. 23ff.
14. Portmann, Op. cit. p. 189.
15. Herbert Fritsche, Erlцsung durch die Schlange, Klett, Stuttgart, p. 118.
· Вернуться
|
|