 |
· Вернуться
Концепция каузальности - линейной ассоциации феноменов посредством
причинно-следственной связи - всегда была и по сей день остается непреложной логической категорией. Особенно это
касается научной деятельности, где она вообще представляется единственно возможной. Для удовлетворения нашей
научной логики причинная связь событий должна быть установлена еще до того, как мы можем позволить себе разумно
претендовать на понимание тех или иных рассматриваемых феноменов.
Именно таким образом мы задаемся вопросом о том, обусловлено ли физическое
расстройство расстройством психическим или наоборот. Мы также спрашиваем, почему потенции действуют, почему
лекарство излечивает расстройство, подобное которому само может вызвать, способно ли назначение на основе подобия
симптомов удалить «причину» этих симптомов, а именно «болезнь». В попытке найти окончательный логический порядок в
разнородном множестве симптомов нашей Materia Medica мы должны искать ответы на вопрос, например, что является у
мистера Suphur'a, этого «философа-оборванца», причиной его экзем и почему эта самая конституция с
необходимостью характеризуется варикозом вен и ухудшением от тепла. Что здесь что обусловливает и каким именно
образом обусловливает?
В лучшем случае эти вопросы остаются без ответа. Но в действительности, как это ни
удивительно, они вовлекают нас во все большее и большее количество противных логике парадоксов. Сам по себе закон
подобия является таким логическим парадоксом, если взглянуть на него с позиций каузальности. Утверждение, что причины
и следствия могут меняться местами - эмоциональные состояния ведут к развитию органических нарушений, а органические
расстройства ведут к психическим, - представляется в равной мере ставящими в тупик. Приходя в той или иной степени в
отчаяние по поводу нахождения ответов на эти и им подобные вопросы, мы бываем вынуждены, оставаясь в затруднении и
замешательстве, вовсе прекратить их задавать.
Нам никогда и в голову не приходит, что сам по себе тот способ мышления, который мы
принимаем как единственно верный, может стать существенной преградой на нашем пути к пониманию явлений жизни. И
как бы удивительно и ошеломляюще это ни прозвучало, именно это условие ответственно за то неприятие, которое
встречают самые современные из научных прозрений. Акаузальность как научный принцип, применимый и подходящий для
более полного понимания природы, был развит самой точной из наук, физикой, а еще ранее и таким же образом -
аналитической психологией.
В. Гейзенберг [1], который ввел в физику так называемый «принцип неопределенности»,
выразил это следующим образом:
То утверждение, что когда мы знаем настоящее точно и во всех отношениях, мы можем
предопределить будущее, не является неверным заключением, а только лишь предварительным допущением. В принципе,
мы не можем когда-либо точно знать будущее.
В основе этого утверждения лежит факт, что в атомной физике сам процесс наблюдения
рассматривается как фактор, способный воздействовать и таким образом изменять ход наблюдаемых событий. Можно
определить с приблизительной точностью или направление движения электрона, или его импульс, но никак не оба эти
параметра одновременно. Точное определение одного уменьшает точность определения другого. При отсутствии
основательных и точных предварительных допущений, из которых можно было бы дедуктивно вывести тот или иной эффект,
законы энергии должны были быть сформулированы квантовой физикой каким-то иным путем.
Так мы можем понять утверждение Планка, что закон причинности окончательно не
оправдал наших ожиданий и потерпел неудачу при его приложении к миру атомов. Направление энергии квантов и явление
радиоактивности определены современной физикой как беспричинные феномены, а именно, как основные направления a
priori. Суждения об электроне не могут строиться на линейном причинно-следственном базисе, например, дедуцированием
определенного действия как эффекта, произведенного данным направлением и зарядом. Вместо этого, законы атомной
физики выражаются в терминах общей описательной статистической вероятности, которая рассматривает направления,
энергетические заряды и действия как координаты на равных уровнях вместо того, чтобы считать действия
следствием по отношению к причинам - направлениям и зарядам. Таким образом, тотальность того или иного феномена,
например, неопределимого числа электронов, делится на статистической основе на известные качества: некоторые
электроны имеют ожидаемое направление, другие - энергию, третьи - действие и т.д. А вот каким образом один отдельно
взятый электрон может выразить общий статистический закон, сообразно которому он распределяется, - это является
принципиально неопределимым.
Каждое индивидуальное явление есть непредсказуемый вариант тотальности этого
общего закона организации, согласно которому явления связаны между собой не как причины и следствия, но
индивидуально и непредсказуемо выражая различные аспекты этой общей закономерности.
В своем эссе 1939 К.Г.Юнг [2], обсуждая изложенные выше физические открытия,
утверждает следующее:
"...поскольку причинно-следственная связь становится не более чем статистически
достоверным фактом - то есть чем-то относительно верным, - принцип причинности для описания природных явлений
вследствие этого становится только лишь относительно применимым и, таким образом, имплицитно предполагает
существование одного или нескольких других факторов, необходимых для объяснения. Это означает, что при некоторых
определенных условиях связь между явлениями имеет иную природу чем причинно-следственная и, следовательно, требует
иного принципа объяснения."
Этот особенный акаузальный принцип К.Г. Юнг назвал «синхронностью». Он определил
это как «временнОе совпадение двух или более событий, которые не могут быть причинно связаны между собой, но
выражают идентичный или подобный смысл» [2]. Он отметил, что в макрофизическом мире мы напрасно и безуспешно будем
искать акаузальные события, поскольку для человека невозможно даже представить себе, что обычные явления связаны
между собой непричинно. С другой стороны, в глубинной психологии опыт восприятия феномена синхронности возрастает год
от года в форме наблюдения совпадений между внутренними субъективными психологическими состояниями и внешними
объективными событиями, которые оказываются связанными столь многозначно, содержательно и выразительно, что
представление об их не более, чем «случайной» ассоциации, становится статистически определенно невозможным. Такие
совпадения в общем своем виде выглядят как ассоциация некоторого эндопсихического состояния наблюдателя с
некоторым одновременно имеющим место внешним объективным событием, которое оказывается прямо соответствующим
психическому содержанию наблюдателя (пример этому будет приведен ниже); или данное совпадение происходит с
событием, лежащим за пределами восприятия наблюдателя (в качестве примера можно привести пожар Стокгольма,
совпавший с соответствующим видЕнием Сведенборга); в других случаях совпадение психического состояния имеет место
между соответствующим ему событием будущего, что может быть определено и подтверждено только по прошествии
времени. Из соображений краткости мы не будем здесь рассматривать приводимые Юнгом многочисленные примеры и
обстоятельства.
Коментируя эти данные опыта, Юнг говорит, что они в определенной степени
подтверждают то, что psyche может выходить за пределы факторов времени и пространства, а также то, что движение
неодушевленных предметов может быть вызвано психологическими воздействиями. Тот факт, что расстояние между
событиями никак не влияет на эти данные опыта, требует существенного пересмотра самой идеи передачи энергии. Более
того, как показывает Юнг, концепция каузальности не содержит в себе объяснения того, как будущие события могут
«обусловливать» события настоящего, поскольку мы никоим образом не можем себе этого представить. Таким образом,
следует, по крайней мере, предварительно принять как данность, что невероятные явления акаузальной природы, а именно
эти многозначительные совпадения, входят в картину мира.
К.Г.Юнг утверждал, что в ходе своих исследований коллективного бессознательного он
снова и снова сталкивался со связями, которые не мог объяснить как просто случайные явления, поскольку сами эти
«случайные совпадения» выражали общий смысл таким образом, что возможность такой случайности, например, в рейнских
экспериментах, представлялась статистически лежащей в пределах от 1:250 000 до 1:289 023 876, т.е. в полной мере
невероятной.
Давая характерные примеры из своего собственного широчайшего опыта, Юнг
предупреждает, что ничего не может быть совершено посредством объяснений ad hoc, т.е. объяснений произвольных и
надуманных, поскольку он имел в виду великое множество таких историй, которые принципиально не менее удивительны и
невероятны, чем неопровержимые рейнские эксперименты. Его опыт показывает, что каждое отдельное событие такого
рода требует своего собственного уникального объяснения, а причинно-следственные интерпретации, как бы то ни было,
остаются в каждом случае неадекватными.
Один из множества таких его примеров мы приведем в его собственном изложении:
Данный пример относится к случившемуся с одной моей молодой пациенткой, которая,
несмотря на
все предпринятые нами обоими усилия по преодолению ее сопротивления [психоаналитической терапии],
продолжала оставаться психологически недоступной. Ее основная трудность имела отношение к тому факту, что она всегда
знала все лучше кого-либо обо всем, о чем угодно. Превосходное воспитание и образование моей пациентки предоставило ей
идеально подходящие к этому средства, а именно, остро отточенный картезианский рационализм с его безапелляционной
концепцией реальности как чего-то «геометрического». После нескольких вполне бесплодных попыток смягчить и поумерить
ее рационализм, изменив его в сторону более человеческого здравого смысла, я ограничился тем, что стал обнадеживать
себя, что с ней произойдет что-то неожиданное и иррациональное, что-то такое, что разобьет ту интеллектуальную реторту, в
которую она сама себя запаяла. И вот однажды я сидел напротив нее с тем, чтобы выслушивать поток ее риторики. Окно при
этом было у меня за спиной. Минувшей ночью у нее было впечатляющее сновидение, в котором кто-то преподнес ей золотого
скарабея, роскошное ювелирное изделие. В то время как она еще была увлечена тем, что рассказывала мне об этом
сновидении, я услышал, как что-то за моей спиной мягко и размеренно бьется в окно. Я повернулся и увидел, что что это
было крупное летающее насекомое, которое билось в оконное стекло с тем, чтобы попасть в нашу темную комнату. Все это
показалось мне очень странным, и я немедленно открыл окно и поймал это насекомое. Им оказалась скарабееподобная
Cetonia aurata, чья золотисто-зеленая окраска более всего напоминала золотого скарабея. Я преподнес моей пациентке это
насекомое со словами: «Вот он, ваш скарабей…». Этот опыт и обозначил ту, искомую нами, пробоину в толстой броне ее
рационализма и проломил лед ее интеллектуального сопротивления. Терапия с тех пор пошла с весьма
удовлетворительными результатами.
Подводя итог своей концепции, К.Г.Юнг пришел к предположению, что синхронность
представляет собой в высшей степени абстрактную, недоступную для простого и непосредственного восприятия,
невизуализируемую реальность. Он указывает, что представление о psyche, как непременно ассоциированной с головным
мозгом, не выдерживает серьезной критики, поскольку низшие формы жизни, не имеющие мозга и имеющие безжизненные
тела, оказываются способными к разумному и осмысленному поведению. Скорее здесь мы имеем дело с независимым от
какой-либо мозговой активности формирующим и созидательным фактором смысла, который в равной мере способен
выражать себя через неживые вещи, живое тело и psyche. Все это вновь находится в полном согласии с тем положением
ядерной физики, которое сформулировал Эрвин Шрёдингер [3] следующим образом: форма, а не вещество, должна быть
принята в качестве фундаментальной концепции, лежащей в основе понимания общего динамизма материи. Мы
сталкиваемся здесь с динамикой того, что средневековые философы называли causa formalis, образующая сила
внутренне присущей всякому явлению и целенаправленной формы или, иными словами, энтелехии. Таким,
принципиально отличным от линейного, механистического и причинно-следственного способом, мы можем понять
психосоматическое взаимодействие - как один из многих частных случаев проявления синхронности или созидательного и
разумного элемента мира.
Юнг пошел дальше и добавил к изложенному выше тот факт, что «абсолютное знание»,
которое характеризует феномен синхронности - знание, которое включает в себя будущие и поространственно удаленные
события и которое не может быть непосредственно воспринято ни одним из органов чувств - означает для нас
существование разумности per se, разумности трансцендентной природы, которая «пребывает в родственных психике
пространстве и времени, т.е. в непредставимом пространственно-временном континууме».
В свете взаимно поддерживающих друг друга открытий атомной физики и психологии,
суждения Юнга говорят о том, что в сферу базовых категорий научного мышления в дополнение к категориям пространства,
времени и причинности должны быть введены непричинность и синхронность. Точно также, как абсолютно бесформенная и
неразрушимая энергия относится к своему ощутимому и воспринимаемому проявлению в пространстве и времени, принцип
акаузальности - непостоянная и неопределимая случайность, выражаемая только символически через посредство аналогии,
подобия и многозначности - относится к постоянно определяемому и определимому отношению причины и следствия.
Эти два подхода к связи явлений, линейная каузальность и синхронность, не являются
взаимоисключающими - скорее они дополняют друг друга. Природа того или иного явления определяется двумя этими
составляющими. Концепция обычной каузальности охватывает область макрофизических явлений и события нашего
дневного бодрствующего сознания, но с другой стороны, в субатомной мире, области нашего бессознательного и сфере
самой по себе активности жизненных процессов каузальность теряет свою применимость и должна быть заменена на
принцип непостоянной акаузальной связи посредством синхронности и многозначности.
Каким образом на самом деле этот «принцип смысла» практически входит в
наблюдаемые жизненные и психические процессы? Спонтанное и ничем не обусловленное происхождение некоторой
«связки» событий, аналогичное квантам микрофизики, представляет собой феномен, биологическое и психологическое
выражение которого G.R.Heyer сравнивал с эффектами физического «поля» [4].
Поле описывается как некий род напряжения, которое может осуществляться в пустом
пространстве при отсутствии вещества. Оно проявляет себя через посредство того факта, что материальные объекты,
расположенные в пространстве, подверженном действию этого поля, реагируют на силы этого поля характерным образом.
Эта реакция определяется, с одной стороны, свойствами самого поля, (напр., железные опилки в уни- и биполярном
магнитном поле), а, с другой стороны, свойствами самих объектов (напр., в том же самом электро-магнитном поле железная
игла отклоняется, трубка, заполненная неоном начинает светиться, а кусок древесины не проявит никакой реакции). Таким
образом, поле представляет собой некую трансцендентную сущность, которая никак не может быть наблюдаема прямым и
непосредственным образом. Оно может быть познано только по особенному поведению тех или иных объектов, на которые
оно воздействует, и через которые себя проявляет.
Подобным же образом трансцендентный «смысл», лежащий в основе
синхронистических явлений, проявляет себя только через посредство объектов, на которые он воздействует и которые
позволяют ему выразить себя - каждый своим, только ему присущим образом. Таким образом, если когда бы то ни было в
некоем живом существе проявляется это «поле смысла» ("field of meaning") или, иначе говоря, если течение чьей-то жизни
так или иначе проходит через это «поле смысла», то это поле будет проявлять себя событиями на различных уровнях (напр.,
психическом и соматическом), и каждый из этих уровней будет реагировать на этот формирующий фактор своим, только ему
присущим образом. Заимствуя средства из математической терминологии, можно сказать, что синхронистические события
X1, X2, X3, ...- а именно многозначно ассоциированные аналогичные феномены в психической, соматической сферах,
внешнем мире и т.д. - не только постулируют непознаваемый прямым образом трансцендентальный фактор X, но
также и предлагают нам способ подойти к его исследованию опосредованным образом через установление в процессе
воображения общих знаменателей для событий X1, X2, X3, ... Понятное дело, что концепция «поля смысла» сама по
себе является не более, чем попыткой символического представления чего-то совершенно невизуализируемого, вообще
невоспринимаемого никаким прямым образом. То, что Эрвин Шрёдингер говорит о модели атома, совершенно эквивалентно
приложимо к нашим концепциям, издложенным здесь.
Эти картины [модели атома] являются только чем-то вспомогательным для мышления,
инструментом мысли, некоторыми промежуточными мерами... из которых следует выводить разумные ожидания о
результатах новых экспериментов... Мы планируем их с целью увидеть, подтверждают ли они наши ожидания - таким образом
мы проверяем, разумны ли наши ожидания и адекватны ли наши модели. При этом мы хотим обратить внимание на то, что
говоря «адекватный», мы не имеем в виду «истинный». Поскольку для того, чтобы некое описание было
способно быть истинным, оно должно иметь возможность прямого сравнения с изучаемыми фактами
реальности. Такой возможности наши модели обычно не имеют [5].
Далее приводится сравнительно краткий пример того, как те концепции, что были
обсуждены выше, гипотетически могут быть применены с тем, чтобы прояснить нам вообще сферу и существо "поля
смысла," с частной манифестацией которого мы знакомы в виде симптоматологии такого нашего лекарства как
Sulphur. Пытаясь определить некий "общий знаменатель" из того, что мы полагаем частной манифестацией "поля
смысла," т.е. из психологических, конституциональных, физиологических, химических и прочих известных свойств лекарства
(вдобавок ко всякому прочему материалу, который мы можем собрать для полноты картины из любых других источников), мы
следуем тому в чистом виде описательному методу, который был предвосхищен гением Ганемана и который теперь принят
современной физикой. Широкое и основательное понимание законов формирования поля может сделать нас способными
предсказывать ожидаемые события и понимать их природу на основе статистической вероятности. Так, после констатации
определенной лекарственной картины у некоторого пациент
а мы можем предсказать возможный спектр его будущих
симптомов.
Более того, синхронистически связанные между собой психические и физические
симптомы могут при своем проявлении замещать и исключать друг друга. Таким образом мы можем бросить первый беглый
взгляд на проблему того, как заболевание и "подобная" ему энергия лекарства как синхронистические феномены одного и
того же "поля", соединяясь в функциональном сходстве, могут замещать друг друга вследствие своей принципиальной
взаимозаменяемости.
Здесь нет никакой надобности много говорить о такой хорошо известной вещи как
симптоматология Sulphur. Синтезируя все ее детали в осмысленное единство, мы можем описать конституцию,
которая в общем и целом склонна к вялости, замедленности и застою. Последнее проявляется в замедленной циркуляции
крови, недостаточном биологическом окислении, замедленном выведении продуктов обмена веществ. С другой стороны, мы
также должны описать прямую противоположность указанной конституции, т.е. нечто бурное и порывистое,
характеризующееся чрезмерно интенсивной циркуляцией, психофизической возбудимостью, выраженной склонностью к
конгестии, воспалительным реакциям, высоким уровнем окислительных процессов, тканевыми дистрофиями и
нейровегетативными дисфункциями.
К первому типу конституции мы можем отнести симптомы токсемии, зловонные кожные
и прочие выделения, пониженную реактивность организма, подавленные и рецидивирующие болезненные состояния,
желание глубоко дышать, пониженный аппетит, сочетающийся с сильной жаждой, венозная, абдоминальная и общая
плетора, склонность к ожирению, птозу и дегенеративным процессам, а также улучшение от движения. Ко второму,
противоположному типу конституции принадлежат классические приливы жара, краснота, зуд, дистрофии тканей и
истощение. Сюда же следует отнести ощущения пустоты и внезапной слабости, гипертиреоидизм, туберкулез, различные
катаральные, лихорадочные и воспалительные состояния, нервно-психическая гиперестезия, ухудщение от тепла, желание
высококалорийной и пряной пищи и многие другие типичные патологические проявления.
Мы находим, что аналогичный паттерн полярных противоположностей характеризует в
равной мере и психические симптомы, и личностные типы. Одна группа пациентов Sulphur скорее принадлежат к
неинтеллектуальному типу людей. Часто это представители рабочих профессий, тяжеловатые, приземленные и
прозаические. На вид они обычно смуглы, крепкого телосложения и довольно тучные. Можно сказать, что они бывают
туповаты в умственном отношении, медлительны, без особых интересов и увлечений, совсем не склонные к рефлексии,
интроспекции и самоанализу. Круг их интересов охватывает исключительно материальные и бытовые явления повседневной
жизни. В психологическом отношении и сообразно типологической классификации, разработанной К.Г.Юнгом, их следует
отнести к экстравертированному сенсорному типу, т.е. тому, который в смысле адаптации главным образом ориентирован на
восприятие и ориентацию посредством физических ощущений сиюминутных и сугубо материальных фактов.
Описанному выше противостоит исключительно интеллектуальный тип, философ,
ученый, вдохновенный художник, преданный только миру интеллектуального и духовного, искусству и философии,
озабоченный глубинными и фундаментальными проблемами бытия, изобилующий новыми идеями, нетерпеливый, нервный и
беспокойный, словно сама его психическая сфера подвержена зуду и жару. Он мчится сам и побуждает мчаться других,
всегда воодушевлен и полон энтузиазма, изобретательный гений, полный инициативы, но при этом неисполнительный,
необязательный и ненадежный. Он подвержен смущению и замешательству, совершенно оторван от материальных и
житейских проблем, будучи начисто лишён каких-либо способностей их решения. Он небрежен и неряшлив в отношении
своего внешнего облика, часто имеет взъерошенную шевелюру и грязноват. Говоря кратко, это тип геринговского
"философа-оборванца," живущего в реальности своего воображения и движимого желанием переделать весь мир, но при
этом мало наделенного способностью к интроспекции и критической оценке себя и своих действий. Психологически его
следует отнести к экстравертированному интуитивному типу, основной адаптивной чертой которого является способность
тонко улавливать, буквально "чуять" невидимые возможности, скрытые в той или иной ситуации. Это полная
противоположность сенсорному типу, начисто игнорирующая реальность сегодняшнего дня и исполненная предчувствий,
озарений и идей, принадлежащих дню завтрашнему.
Так далеко простираются наши познания относительно личности, в которой
манифестирует "поле" Sulphur. Если мы зададимся целью выяснить для себя его "смысл," то нам понадобятся его
манифестации на различных уровнях с тем, чтобы определить их общий знаменатель. Определенно существенным
источником такой информации для нас может быть опыт восприятия этой субстанции как чисто психологического феномена,
отраженный в алхимической концепции Sulphur.
Идя совершенно против того широко распространенного мнения, что алхимики были
просто шарлатанами или в лучшем случае примитивными пионерами современной химии, К.Г.Юнг самым решительным и
убедительным способом показал, что они были психологами своего времени, искавшими синтез человеческого знания.
Истые адепты алхимии были заняты поиском "камня философов," таинственного "lapis," символизировавшего абсолютного,
тотального человека. Аналитическая психология описывает этого тотального человека как "самость", чья феноменология
точнейшим образом совпадает с богатым и разнообразным символизмом алхимической литературы и традиционно
связанных с ней языческих, гностических и некоторых христианских писменных источников. Бессознательная часть
душевной сферы алхимика при работе с различными материалами порождала концепции, образы и видения, которые
алхимик проецировал на вещество, как бы приписывая их определенным субстанциям в качестве их свойств. И несмотря на
то, что для любого здравомыслящего современного химика все эти фантазии суть чистейший абсурд и бессмыслица, для
специалиста в области глубинной аналитической психологии они указывают на определенные формирующие элементы
бессознательной душевной жизни, поскольку их можно найти не только в алхимических фантазиях, но также и в довольно
часто встречающемся материале сновидений вполне современных нам людей, причем они оказываются насыщенными
смыслом и практически применимыми для диагностики, интерпретации и терапии сугубо современных психологических
проблем. Таким образом, они со всей очевидностью проявляют свою психологическую истинность как вневременные,
трансцендентные и многозначные сущности психической реальности.
Может показаться, что аналитическая психология склонна рассматривать алхимические
воззрения только как психологические проекции, а именно, как наивное наложение эндопсихических импульсов на ту или
иную субстанцию. В психологии вообще не ставится вопрос о том, имеет ли та или иная субстанция какое-либо отношение к
определенному образу, который она по всей видимости вызывает. Сказанное справедливо для современного психолога,
ограниченного в своем понимании рамками обычных понятий химии и медицины и мало что смыслящего в проблеме
динамических тенденций веществ в их фундаментальном отношении к конституции, личности и психике (psyche); точно так же
и средний гомеопат мало что смыслит в глубинной психологии. Однако же, наиболее полное понимание психосоматической
синхронности, ее "поля смысла," может быть достигнуто сведением воедино этих двух областей опыта.
Алхимики рассматривали Sulphur как репрезентацию двойственности природы
души [6]. Sulphur сам по себе имеет двойственную природу [7]. С одной стороны - Sulphur duplex: белая
субстанция, он же является Sulphur crudum или vulgare, вещественный и телесный, тяжелый и земной,
враждебный и вредоносный по отношению к тончайшему "lapis," камню философов. С другой стороны существует красная и
духовная форма Sulphur, тончайшее вещество самого философского камня, "lapis".
Сырой и грубый Sulphur был называем "земной грязью", олицетворял телесность,
уплотненность, жесткость, свойственную "жиру земли," "пеплу пеплов", осадку, ничтожной и отвратительной пене, накипи. С
ним связывали запах нечистой силы с ее тлетворностью, сущность гниения, разрушения и распада, разложение и
омертвение, корень несовершенства, обусловливающий мрачную тягостность любого труда. Иная природа Sulphur
была описываема в качестве самого спиритуального принципа, носителя огня и света, души природных существ, некоего
"fermentum," дающего жизнь несовершенным телам, принципа всепорождающей силы Солнца. Также он рассматривался как
дух жизни, свет природы, создатель тысячи вещей, сердце вещей, создающее смысл и цвет во всех живых явлениях, принцип
желания (concupiscentia) и агрессивности.
Более того, в Sulphur видели аллегорическое отражение того, что являет собой
сама по себе medicina, а также и сам medicus. Здесь имеется в виду тот особенный мифологический образ
врача, получившего незаживающую и неизлечимую рану, соответствующий широко распространенному мифу о Божественном
Целителе, страдающем от того же, от чего он исцеляет. Это среди прочего можно видеть в Асклепии и даже Христе. В данной
мифологеме божество одновременно и посылает болезнь, и само является болезнью, само же страдает от нее (раненое или
преследуемое), само является лекарством и само же врачует эту болезнь [8].
; Иными словами, Sulphur воплощает в себе универсальный принцип болезни и
универсальный потенциал ее лечения, что, надо заметить, совсем не далеко от ганемановского определения этой
субстанции как "короля антипсорных средств".
Теперь мы можем предпринять попытку интерпретировать этот символизм в рамках
современных психологических понятий. Похоже на то, что здесь выражен именно тот основной душевный конфликт, основная
полярность души, которая охватывает разрыв между духом и материей в самом предельном его понимании. Один их аспект
выражает силу природных инстинктов, которые вовлекают нас в материальную и чувственную сторону существования, мир
животной природы, а также основной среды, источника и поддерживающей силы нашего физического существования, равно
как и той стадии его, на которой сам урок нашей жизни должен быть усвоен и выучен. Однако же, если инстинктивная
сторона становится преобладающей, результатом с непременностью бывает остановка внутреннего развития, поражение
человечности чисто материальными и материалистическими эгоистическими инстинктивными удовольствиями.
Противоположный аспект представляет собой порыв интуитивного дыхания духа, вдохновляющего и оживляющего наше
существование. В непрерывном бурлении и порождении нового и нового он никогда не дает жизни застыть в покое,
бесконечно побуждая ее к эволюции и развитию, всегда противостоя бездействию, застою и всякому установившемуся
порядку вещей. Но надо заметить, что односторонее преобладание этого начала в человеческом существе ведет к утрате
чувства реальности, почвы под ногами, пренебрежительной забывчивости относительно земных ограничений бытия.
Личность, потерявшая связь со своей инстинктивной природой, может подвергнуться "психологической инфляции", как это
можно видеть в заносчивых, кичливых и тщеславных "духовных" людях, которые, будучи полностью вовлечены в собственные
умственные спекуляции стремятся проповедовать, учить и преобразовывать весь мир.
В деталях этих психологических картин мы без особого труда легко можем распознать
черты двух контрастирующих типов нашего Sulphur, его личности и конституции. Склонная к кровяному застою и
конгестии земная сторона и беспокойный, неистовый, пылающий, зудящий, философ-оборванец со всеми возможными
сочетаниями и комбинациями индивидуальных элементов конкретной личности.
Но сама полярность, выходящая за пределы этих поверхностных черт и признаков со
всей определенностью указывает на таинственное и сложное переплетение духа и материи и парадоксы существования,
которые мы часто воспринимаем как моральные проблемы. Здесь мы близко подходим к символизму тождества в болезни
лекарства и целителя, которые проступают в основе как трансцендентный архетипический принцип, включающий в себя и
выходящий за пределы добра и зла, жизни и смерти, земли и духа. С точки зрения бессознательного, эта реальность может
выступать везде, где имеет место конфликт, манифестирующий то "силовое поле," которое на языке алхимиков и
гомеопатов именуется Sulphur. Именно он - этот обитатель двух миров - воздающих кесарю кесарево и Богу Богово,
задаёт нам подчас невыполнимую задачу бытия.
Что может нам дать полезного уяснение изложенного выше психологического
символизма? Надо надеяться, что такой подход, который сводит воедино гомеопатию и глубинную психологию, способен
помочь нам сделать несколько нетвердых шагов в сторону понимания некоторых наших сбивающих с тольку и повергающих в
смущение и замешательство проблем, таких, например, как связь жизни и личностных проблем с болезнью, связь болезни и
симптомов с подобным лекарством и проч.
В своем синхроническом, непричинном, a priori организованном виде, тот
"комплект" феноменов, который у нас ассоциируется с Sulphur - внешние события, психические, соматические,
биологические и химические динамические явления - все, по всей видимости, стремятся выразить, каждый на свой
особенный манер, трансцендентный смысл того, что мы по своему ограниченному человеческому пониманию можем только
лишь обозначить как напряжение конфликта между высшим и низшим, духом и инстинктом, интуицией и физической
реальностью, пламенем творческой импульсивности и инерцией косной материи, катаболический процесс окисления,
сгорания и декомпозиции и анаболический жизненный процесс спокойного и монотонного синтеза и реконструкции.
Когда у личности, по преимуществу экстравертированной и ориентированной на
внешние объекты и явления, напряжение данного конфликта начинает выходить за пределы возможностей его
интегрировать, найдя ту или иную точку равновесия между двумя противоборствующими сторонами, верхним и нижним, - а
такая интегративная способность, кстати сказать, всегда рано или поздно истощается - тогда либо силы эгоистических
инстинктивных удовольствий, инерции, застоя, разложения, омертвения и бездействия одерживают победу, либо силы
ветренной и переменчивой интуиции, тщеславия и самомнения, непомерной и гиперболизированной "духовности" начинают
доминировать, и человек, одержимый беспокойством и сверхактивностью психически и физически, теряет почву под ногами.
Выступит ли это расстройство как соматическая болезнь или как личностная черта, аналогичный образ (pattern) будет лежать
в основе как телесной, так и психической патологии. Здесь одно и тоже "поле" находит свое выражение на различных
уровнях.
Очевидно, что описанный выше конфликт свойствен человеку в самом общем смысле, а
не только каким-то особенным и исключительным индивидуумам. Тем не менее, в данном утверждении не содержится
никакого противоречия, хотя это определенно ясно, что биологически Sulphur является молекулярным компонентом
живых тканей, поддерживающим клеточное дыхание (цистин-цистеиновый транспорт), в то время, как клиническое
расстройство, требующее назначения гомеопатического лекарства Sulphur, встречается только у некоторых и
определенных людей. Подобным же образом "смысл," который выражает себя посредством определённого "силового поля"
является в своем самом широком смысле действительным для каждого. Но только в отношении некоторых
индивидуумов это "поле" становится активным таким образом, что феномены расстройства начинают манифестировать в
телесной или психической сфере. Психологам этот особенный род динамизма известен довольно хорошо. Для примера и
подтверждения приведем такую аналогию: всякий человек имеет отца и мать и чаще всего имеет какие-то трудности и
проблемы в отношениях с ними, однако же только у некоторых индивидуумов отношения родитель-ребенок порождают
патологию, чем еще более активируют конфликт. Скрытым образом "поле" может присутствовать всегда, но для того, чтобы
стать явным, оно должно создать определенную "констелляцию," или, как говорять специалисты в аналитической
психологии, активацию, сравнимую с "беспричинным" разрядом кванта энергии.
С точки зрения психологии, интересен тот факт, что Ганеман называл Sulphur
"королем антипсорных средств," в то время как псора была определяема им как универсальная болезнь человеческого
рода. Подобным же образом Дж.Т.Кент отождествлял псору с греховным состоянием человечества [9]. Со всей
очевидностью можно утверждать, что здесь мы сталкиваемся с примером того, когда сосредоточенность разных людей на
одном и том же предмете порождает идентичные символические репрезентации, иллюстрирующие спонтанное творчество
коллективного бессознательного[10]. Также и алхимики говорили о Sulphur как о materia prima, о "королевской"
соли, о medicina и medicus, враче, который получает, равно как и излечивает болезнь, как о высшем смысле
божественной медицины, панацее от универсальной болезни рода человеческого [11]. Несмотря на то, что Ганеман и Кент
имели сугубо сознательные представления о принципе индивидуализации, который есть ни что иное как становой
хребет гомеопатической терапии, мы видим и находим, что из глубин бессознательного самопроизвольно возникает
архетипический символ панацеи, божественного лекарства, способного излечить универсальную болезнь человечества, а
именно разрыв между высшим и низшим, горним и дольним. Сверх того, это божественное лекарство является атрибутом
"Самости," которое есть синтез и полнота существования. Алхимики в давние времена увидели всё это как свойства
субстанции, называемой Sulphur.
Литература:
1. W. Heisenberg, quoted in J. Gebser, Abendlandische Wandlung, Verlag Oprecht,
Zurich, New York, p. 60.
2. C.G. Jung, Collected Works 8 (The Structure and Dynamics of the Psyche, New
York, 1960), Part VII, "Synchronicity: An Acausal Connecting Principle."
3. E. Schrodinger, Science and Humanism, Cambridge University Press, p. 18.
4. G.R. Heyer, Vom Kraftfeld der Seele, Origo Verlag, Zurich.
5. E. Schrodinger, op. cit., p. 22.
6. J. Read, Prelude to Chemistry, MacMillan Corp., New York, p. 2.
7. C.G. Jung, "De Sulphure, "Lecture before the Swiss Paracelsus Society held on Dec.
21, 1947. Private printing.
8. C.A. Meier, Antike Inkubation und Moderne Psychotherapie.
9. J.T. Kent, Lectures on Homeopathic Philosophy, Erhart & Karl, Chicago, p. 146.
10. C.G. Jung,
Modern Man in Search of a Soul, Harcourt, Brace &: Co., New York, p.
264.
11. C.G. Jung, Foreword to Victor White, God and the Unconscious,Henry Regnery Co.,
Chicago.
· Вернуться
|
|